Итак, не желая всаживать деньги в пустые скважины, Миннефтепром поставил под сомнение нефтеносность Западной Сибири.
– Первой прекратила существование Ханты-Мансийская экспедиция, – рассказывал мне Д.Ф. Уманцев, бывший начальник Тюменской геофизической экспедиции. – Оборудование демонтировали, погрузили на баржи и вместе с людьми отправили к нам, в Тюменскую экспедицию.
Я слушал Уманцева, а в голове вертелось множество «почему». Почему в 1926 г. Госплан СССР отверг предложение создать спецтресты для разведки нефти в восточных районах? Почему во «Второе Баку» выходили с великим трудом? Почему, наконец, через пень-колоду реализуется план опорного бурения в Западной Сибири? И я поехал в Москву.
Г.А. Мирлин, завотделом геологии и минеральных ресурсов Госплана СССР, говорил мне:
– Хотя отраслевая эффективность геологоразведочных работ в Западной Сибири в 6-8 раз выше среднесоюзной, но с позиций народного хозяйства гораздо эффективнее в европейской части потреблять топливо из месторождений западнее Урала. Дешевле доставка.
Меня тогда смутили эти рассуждения Мирлина, поскольку я видел расчеты, их опровергающие.
– Не видел, не знаю, – ответил Мирлин. – Я могу только еще раз сослаться на директивные документы. Это обусловлено – вы уж извините за эмоции – не-ве-ро-ят-ным дефицитом топлива в европейской части страны.
Как сейчас помню, с 11-го этажа Госплана я спускался приобщенным, но не удовлетворенным. Как же так? А где же доказательства ученых-экономистов о концентрации усилий там, где быстрее и больше отдача? Где роль временного фактора? Где, наконец, ориентация на оценки эффективности по конечным результатам?! Что же, всё это осталось за стенами огромных корпусов Госплана? Или, может, теория – одно, а практика – нечто другое?
Лифт бесшумно падал, перемигивалось цифрами табло. Все было просто в светящейся арифметической последовательности госплановских этажей. И в тот момент мне вспоминалось вот такое мнение академика Трофимука, с которым я встречался в ходе своего исследования. Испытывая постоянный дефицит средств, говорил мне Андрей Алексеевич, Госплану легче отвергнуть вариант утверждающий, но рисковый, и отстаивать отвергающий, но не требующий капвложений и риска.
Но где риск, а где его нет? Да, выходить в 20-х годах во «Второе Баку» было рискованно – вдруг нет нефти, как предупреждали отдельные именитые геологи? Тем более идти в центр Западной Сибири, да еще и на её север, – тоже риск. Но, с другой стороны, разве не риск – засидеться в европейской части, оскудевшей запасами топлива? Какой риск рискованней?
Вот что на сей счет говорил мне академик А.П. Крылов, председатель научного совета по проблемам разработки нефтяных месторождений АН СССР:
– В начале 50-х мы имели большие разведанные запасы нефти, у нас был запас запасов. Но мы его съедали, полностью не восполняя. Кратность запасов по отношению к добыче упала вдвое. Но тут есть тонкость. Кратность эта – величина средняя по стране. Она должна меняться в зависимости от того, в какой стадии развития тот или иной регион. Мы считали, что во «Втором Баку» запасов много, и не задумывались, что же будет, когда там достигнем пика добычи и встанем перед необходимостью её наращивать. Поэтому эксплуатационники оказались не готовыми к выходу в Западную Сибирь. Так что средняя кратность запасов – величина коварная. Сегодня мы, дескать, можем нигде не разведывать и обеспечить добычу нефти в 10-й пятилетке, проживем на старых запасах. Вот эта надежда усыпляет… Но нам надо четко представлять: дремотное состояние приводит к тому, что мы съедаем запасы и остаемся на бобах.
Как ни странно, всё в России повторяется, и коллизии полувековой давности весьма актуальны. Вот и сегодня утверждают, будто в Тюменской области открыто последнее приличное месторождение нефти и бедные нефтяники довольствуются ТРИЗами – трудноизвлекаемыми запасами, выкачивая из недр жидкость, где нефти около пяти процентов. А чтобы с ТРИЗами работать – кровь из носу дайте льготы. Всемогущая Роснефть еще несколько лет назад их выбила первой – для Самотлора. Однако откуда эти льготы оттягивают? Да прежде всего – из социальных программ! Очень кстати, россияне в затянувшийся кризис перебьются.
Между тем, по данным профессора Тюменского индустриального университета Роберта Бембеля, недра тюменские вовсе не оскудели, в том числе – в южной части области, на которой в прошлом крест поставили. Много нефти и в Восточной Сибири. Вот только месторождения эти скрыты в геосолитонных трубках, которые ни геологи, ни тем более нефтяники, как уже говорилось, открыть не могут, поскольку их технологии слепы. Не видят этих трубок! А использовать технологию, созданную Бембелем специально для поиска трубок еще в 80-е годы, не желают. «Нам, - говорил мне Фарман Салманов, - нужны моря нефти, а что мы найдём в этих трубках?» Круг замкнулся! Будем и дальше требовать льготы для разработки ТРИЗов?
Но я оставил геологов, покидающих в 1953 г. Березово. Не успели они добраться до места и разгрузить баржи, как ударил аварийный фонтан газа. Пришлось в сентябре-октябре все отправлять обратно на север. История эта описана, так что обойдусь без подробностей. Напомню только, что баржа с тяжелым оборудованием не добралась по мелководью до точки, где ученые намечали заложить опорную скважину, и начальник партии А.Г. Быстрицкий решил забуриваться в другом месте.
Здесь важны выводы. Лишний раз повторю мнение Юрия Эрвье из его книжки «Сибирские горизонты»: «Не предвидение ученых-геологов, а простой случай привел к открытию Березовского месторождения. Достаточно было Быстрицкому точно выполнить указание, и открытия не произошло бы…»
– Быстрицкий мог выбирать точку где угодно в радиусе 50-100 километров, – говорил мне Николай Ростовцев, – и все равно мы открыли бы месторождение. По результатам комплекса исследований на опорной скважине (см. «Дело № 20» – И.О.) мы бы определили, что давление насыщенного газа растет к центру низменности. Дальше пошли бы в ход дополнительные геофизические исследования, с помощью которых мы бы и вывели залежь на белый свет.
Однако читаю в книге Эрвье: «Переоценка опорного бурения принесла государству не пользу, а огромный вред». Но факты – вещь упрямая. В 50-е, не принимая в расчет информацию, все больше поступающую от комплекса системных исследований на опорных, геологи концентрировали поиск вокруг Березово. Если в 1952 г. здесь выполнили всего 3,7% буровых работ от всего объема в области, то через 3 года – 47%. За 13 лет в районе открыли 22 месторождения газа. Но до 2000 г. эксплуатировали лишь несколько: остальные оказались нерентабельны. Разведка каждой тысячи кубометров березовского газа обошлась в 10 раз дороже, нежели на севере, причем запасы там куда как больше…
Кстати, не могу умолчать и о таком факте. Когда геологи извлекли керн из Березовской скважины, они буквально обомлели: газ шел из гранитов! Такого быть не могло никогда по губкинской органической концепции! И потому факт сей засекретили на много лет. Но вот по ЭГК Бембеля такой «конфуз» в порядке вещей: мощный геосолитон, идущий из ядра Земли, дробит и граниты, а газ пробирается по трещинам.
Очень показательна история с Шаимской опорной. Вот ответ Шалавина на вопрос Госконтроля, почему её обошли: «Она была вынесена на обсуждение без предварительного изучения местных условий. Выдавая точку в сентябре 1950 года, мною в селе Шаим было установлено, что водный путь по реке Конда выше населенного пункта Леуши (в трехстах километрах к востоку от Шаима) не изучен и для судов с большим тоннажем, возможно, и недоступен. Был предложен зимний путь от станции Сосьва (Урал) до Шаима. Но для переброски оборудования зимними дорогами у экспедиции в Сосьве не оказалось тракторов». Нетрудно догадаться, где трактора были заняты – на пустых структурах…
Фонтан нефти в Шаиме ударил только в 1960 году… Замолкли все дебаты о том, нефтеносна ли Западная Сибирь. Тем не менее, геологические начальники продолжали настаивать: лучше остановиться на Шаиме и не гоняться за проблематичными гигантами. Словом, лучше синица в руках… Осенью 1960-го сокращается план опорного бурения Сургутской экспедиции, ликвидируется база, увольняют людей. В марте актив Тюменского геологического управления принимает решение законсервировать часть скважин в Сургуте, чтобы концентрировать силы в Березово и Шаиме. Протесты Ростовцева и Фармана Салманова, в ту пору начальника Сургутской экспедиции, игнорируются, а Салманова вскоре увольняют.
Любопытно, что ни решение актива, ни приказ об увольнении Салманова в архивах не сохранились. Скорее всего, объяснение этому одно: через месяц после актива сильнейший фонтан нефти выбросила скважина № 1 близ Мегиона. Салманов разослал знаменитую теперь телеграмму в несколько адресов: «Ударил 200-тонный фонтан. Вам это понятно?»
Как ни странно, авторы «Первопроходцев» умолчали о том, что Шаимская скважина была опорной…
И – пошло! Большая нефть Западной Сибири возвестила о своем существовании, подтвердив рекомендации авторов плана опорного бурения. Сработали заделы информации, полученной в ходе комплексных системных исследований. Центральная и северная части низменности уже не были «белыми пятнами». Стало известно, где пролегли главные опорные выступы, фундаменты, огромные поднятия вроде Нижневартовского и Усть-Балыкского. Геологи ясно увидели, как протянулись к северу очертания структур.
- Когда открыли Шаимский нефтяной район, - рассказывал мне в 70-е Нестеров, - создали методику поиска и разведки так называемых островных месторождений. Была даже защищена диссертация «Как искать нефть в Шаиме», Думаете, использовали эту методику геологи? Как бы не так! А потом 150 тысяч метров прошли в пустых структурах… Конечно, методика, как потом выяснилось, оказалась не очень совершенной, но, даже используя такую, можно было избежать как минимум половины бросовых затрат.
А теперь скажу главное, то, что мучит меня с советских времен. Официально все это время не прекращались говорения про то, что в век научно-технической революции, случившейся в 60-е, наука стала производительной силой. Но эту самую НТР коммунисты прохлопали, и хотя они уже более 30 лет не у власти, новая Россия не лучше. Это видно по фортелям, которые власть проделывает с Академией наук. Коммунистам, по большому счету, наука была нужна для создания ядерного оружия, раздувшего в СССР манию под названием Верхняя Вольта с ракетами. А нынешним властям ученые с их раздражающей независимостью – кость в горле.
Люди, хорошо знавшие Ростовцева, говорили мне, что и он страдал независимостью. Скорее всего, она очень не нравилась неким великим. И в 1972 г. Николаю Никитичу предложили уйти на заслуженный отдых с поста директора тюменского ЗапСибНИГНИ. «Эти встряски, стрессы да и чрезмерная активность ученого, лишавшего себя порой и сна, и отдыха, не прошли даром». За этими деликатными словами на сайте новосибирского СНИИГГиМСа, который Ростовцев возглавлял в начале 60-х, кроется трагедия. Вернувшись из Тюмени в Ленинград, Ростовцев, попав в забвение, запил. В этом призналась мне его жена, пока я в квартире Ростовцевых ждал Николая Никитича, ушедшего за покупками.
Между тем на том же сайте СНИИГГиМСа можно прочесть вот что: «Ростовцев был первым и единственным ученым, который не только научно обосновал «Открытие века». Он первым создал научную школу, работавшую на грандиозное открытие». Да, Ростовцев вместе с руководителями тюменских геологов получил за это Ленинскую премию, хотя его, в отличие от производственников, обошли со званием Героя Социалистического Труда. Я вовсе не собираюсь умалять заслуги этих людей, чьи имена назвали и авторы «Первооткрывателей». Тем более в обстоятельствах, куда загнала их советская модель управления. Речь о другом.
Хотя в Тюмени одна улица названа именем Ростовцева. Но кто из тюменцев, даже живущих на улице имени Ростовцева, не говоря уж о России, знает, что сделал этот человек для страны? Кто из простых тюменцев знает, что «Открытием века», которое до сих пор кормит и поит Россию, мы обязаны не только трудягам-геологам, но в первую очередь гению Ученого? Кстати, по доле населения, доверяющего науке и одобряющего научно-технический прогресс, Россия и сегодня, увы, на предпоследнем месте среди стран, по которым есть сопоставимые данные.
Сам я не видел, но говорят, что барельеф Ростовцева висит в Тюменском индустриальном университете. Ну, хоть это... А вот у подъезда бывшей Главтюменьгеологии прохожие каждый день видят во весь рост фигуру Эрвье. Я уверен, что рядом с ним должна появиться и скульптура Ростовцева.
Простите нас, беспамятных, Николай Никитич…
