СУБЪЕКТИВНО
Начало в №20
Продолжаем знакомить читателей с диалогом экономиста и финансиста Андрея Нечаева, экс-министра экономики России, и Дмитрия Бутрина, зам. главного редактора газеты «КоммерсантЪ», о трансформации экономики России в новых условиях. Сколько времени потребуется на этот процесс? Прогнозы экспертов предрекают от полугодия до двух лет.
Бутрин: Рано еще об этом говорить по очень простой причине – что-то можно понять, когда стабилизируются денежно-валютный режим и внешняя торговля. Сейчас часть операций заморожена, часть – под риском, и никто не выяснял, можно ли отсюда легальными операциями выводить деньги. Первое и самое глупое, что можно было сделать, немедленно и было сделано: закрыта внешнеторговая статистика. Мы теперь сами не знаем, что происходит. У меня есть какие-то цифры непонятного происхождения. Неизвестно, как идет экспорт-импорт, где он запрещен на самом деле и где он возможен. Непонятны ресурсы параллельного импорта. А дальше посмотрим, что из этого выйдет. Поэтому я ко всем бодрым заявлениям отношусь не то что скептически, я говорю: через 3 месяца проверим. Санкции вводятся мгновенно, а разворачиваются гораздо медленнее.
Если мы предполагаем, что санкции навсегда, то прежде всего – финансовые. Почему эти санкции болезненны, в том числе для тех, кто их вводит? В Европе нормы инвестирования гораздо ниже, чем в России. Они всё построили себе до 2000 года. Там не требуются огромные комплексы по переработке нефти, потому что они там есть. Там не требуется большого количества дорожной техники, потому что она там производится. Дороги там в основном нужно поддерживать, а не строить новые, в отличие от России. Там много всего того, что ориентировано на рынки, которые будут расти и развиваться.
Нечаев: И у частных лиц, и у компаний масса вопросов по банковской системе. Это зависит от того, собственно, какую деятельность вы ведете как частное лицо и как компания. Если ваши операции преимущественно идут внутри России, можно особенно не напрягаться. Карточки «Альфа- банка», к примеру, и до последних санкций не работали на Западе, как и все остальные российские карты, в связи с позицией Mastercard и других платежных систем. В этом смысле ничего не поменялось. Огромные проблемы возникли у тех, кто использовал тот же «Альфа-банк» в качестве брокера для покупки иностранных ценных бумаг. Сейчас полная неясность, что будет с этими ценными бумагами, куда их переводить, как их переводить?
Если вам нужны какие-то операции вовне, значит, надо пойти не в подсанкционный банк. «Райффайзен», МКБ, «Тинькофф» – из относительно крупных. Деньги перевести нельзя не потому, что банк отказывается переводить, а потому что Центральный банк наложил ограничения на внешние переводы. И я думаю, что как раз их он снимет в последнюю очередь. Недавно он понизил порог обязательной продажи валютной выручки, разрешил гражданам легче покупать валюту.
Однако некоторые действия властей немало тумана напускают на финансы. Вот, например, правительство с 1 апреля 2022 года ввело шестимесячный мораторий на возбуждение дел о банкротстве организаций, граждан и индивидуальных предпринимателей по заявлениям кредиторов. Если разбить градусник, будет ощущение, что высокой температуры нет. Но это не всегда правда. На самом деле, банкротство, если оно не предумышленное (на что есть статья Уголовного кодекса), – это абсолютно цивилизованная процедура, которая позволяет удовлетворить и требования кредиторов, насколько это возможно, и, самое главное, – прекратить разбазаривание имущества потенциального банкрота. Отказ от этой процедуры, с моей точки зрения, не очень понятен. Если предприятие реально банкрот, то полугодовой мораторий – просто затягивание смертного приговора. Ведь банкротство – это не обязательно сразу ликвидация предприятия. Закон предусматривает внешнее наблюдение, которое как раз направлено на то, чтобы финансово оздоровить предприятие и не допустить разбазаривания активов. Если от этой процедуры отказываются, то, мне кажется, риски, наоборот, только возрастают.
Бутрин: А с фондовым рынком все гораздо проще, с одной стороны, и гораздо сложнее. Когда вы покупаете акции «Сургутнефтегаза», вы не понимаете, кому эта компания принадлежит, потому что, по разным соображениям, от 50% до 70% собственников – под санкциями. Они не могут управлять своим капиталом. Пока не установится внятная структура собственности российских компаний, размораживай этот рынок – не размораживай, он все равно реальной цены не покажет. Сейчас цена акций не означает ничего, кроме отражения на какую-то условную временную стенку нынешних обстоятельств, на две трети непонятных. Кому сейчас принадлежит «Альфа-банк», если мы продаем и покупаем его акции? Я не понимаю, и никто не понимает. Что происходит с пакетами нерезидентов? В тот момент, когда им разрешат выводить эти активы хотя бы в рубли и как-то их через что-то конвертировать, там появится что-то вроде цены на акции. В феврале акции еще кому-то принадлежали, и вы могли понимать, долю в уставном капитале чего вы купили. А сейчас у вас есть доля в основном капитале непонятно чего. Как это можно продать за какую-то справедливую цену?
Возможно, у нас установится валютный контроль со стабильными условиями внешней торговли, со стабильными какими-то ограничениями на движение капитала. Тогда можно будет полностью разморозить фондовый рынок и посмотреть, кто что стоит. Не знаю, произойдет ли это в течение двух лет. Это страшно. Потому что при таком размере экономики произвести взаимозачет по всем собственникам и установить истинную структуру собственности – это не быстрое занятие. Мало того, в процессе установления этих новых собственников и их конструкции можно голову сломать, причем как всей экономике, так и ее половине.
Но сегодня можно сказать, что процентов сорок людей, которые вложились в российскую экономику, в паевые инвестиционные фонды, гарантированно получат свои деньги. В рублях, в течение года. Сколько? 70% от того, что вкладывали, – это уже спорно. Получат ли 100% – я бы удивился...
Нечаев: Пока такой разговор абсолютно абстрактный. Потому что нет вообще паевых инвестиционных фондов. У каждого ПИФа своя декларация, куда он инвестирует. Если в российские бумаги, которые размещались на Лондонской бирже, тогда, действительно, и 40% возврата будет удивительно, потому что этот рынок практически закрылся. Сейчас так называемые расписки будут переведены в российские акции, то есть их валютный эквивалент никакого смысла больше не имеет. Если, например, ПИФ был фондом российских облигаций и инвестировал в ОФЗ, то после того как Центробанк понизил ключевую ставку, они резко выросли в цене. Это потери не 60%, не 50%, это может быть потеря 15% вложенных денег. А если человек инвестировал в такие российские акции, как, скажем, производители фосфатов, так они на 50% выросли в цене от докризисного уровня.
Если же мы говорим о российских бумагах, да еще за рубежом, на этом в значительной степени можно поставить крест. Если мы говорим о российских бумагах, которые торгуются на Московской бирже, то она сейчас почти все бумаги вернула к торгам. По сравнению с докризисным уровнем, в среднем цены ниже, хотя по каким-то отдельным бумагам есть выстрелы вверх. Конечно, объемы торгов меньше, чем в докризисные времена. Рынок частично ограничен, поскольку не допускаются нерезиденты. Вот если они начнут сбрасывать бумаги, скорей всего, на рынке случится какой-то долгий или однократный обвал. Но сейчас я каждый день на этом рынке торгую. И он вполне себе жив-здоров и дает возможность зарабатывать, если у вас есть кэш, чтобы покупать сильно подешевевшие бумаги. Поэтому если мы говорим о российском фондовом рынке, я бы все-таки поостерегся его полностью хоронить. Что же касается рынка российских бумаг за рубежом – тут мои соболезнования.
Бутрин: В структуре экономики, которая сложится в неприятном варианте по условиям адаптации к кризису, фондовый рынок не очень-то будет нужен. Все-таки он в значительной степени был институтом открытой экономики. А в закрытой экономике зачем нужна такая биржа? Я думаю, роль фондового рынка будет падать. А поскольку это многолетний процесс, сбережения каким-то образом будут оттуда выниматься. Зарабатывать тоже можно будет что-то. Но это будет совсем не тот институт, который строили в 2001 году.
Нечаев: Ответ на этот вопрос мы тоже получим на практике. Если в каком-то сравнительно коротком промежутке времени новые IPO (первичные размещения ценных бумаг) пройдут – значит, субъект скорее жив, чем мертв. Если IPO закроется навсегда и, соответственно, фондовый рынок перестанет быть источником инвестиционных ресурсов, значит, тогда будет местом для любителей острых ощущений.
Бутрин: Я думаю, что не сможет дойти до этого. В Северной Корее потребление осталось на уровне 1955 года. Одно дело – жить, как жили, а другое дело – жить в два раза хуже. Я не видел в мировой экономике ситуации, при которой люди не замораживали уровень текущего потребления, а падали с него вниз.
Нечаев: Я хотел бы обратить внимание, что, тем не менее, на высокотехнологичное оборудование санкции наложили на 50%, а не на 100%. И пока непонятно, когда эти 50% превратятся в 100%, и превратятся ли. Безусловно, на политическом уровне, на гуманитарном уровне консенсус осуждения российской внешней политики происходит. Тем не менее некоторые компании не отказались работать в России.
Бутрин: Все очень близко к сердцу восприняли идею, что экономическое процветание в России и спецоперация – это напрямую связанные истории. И я не понимаю, почему мирный договор с Украиной приведет к снятию санкций.
В заключение диалога экспертов напомню, что аналитики ЦБ предположили 4 этапа структурной трансформации экономики. Она, по их мнению, будет сопровождаться технологическим регрессом в ряде отраслей при одновременном росте производства инвестиционных товаров и технологий. Вот краткое содержание этапов.
Первый – разрыв устоявшихся технологических, производственных и логистических цепочек. Задача государства – минимизировать масштаб спада.
Второй – подстройка компаний к новым условиям, переключение на альтернативных поставщиков, возврат «челночного» малого бизнеса. Проявятся негативные вторичные эффекты спада. Ориентир этапа – до конца 2022 г.
Третий – обратная индустриализация на основе менее передовых технологий. Займет несколько лет. Рост зарплат будет отставать от роста производства.
Четвертый – завершение структурной перестройки, постепенный возврат к прежним технологическим уровням. Годовые темпы роста ВВП могут быть выше или ниже 2%. Снизится доля потребительских услуг и их относительные цены. Предполагаются масштабная экономическая либерализация, радикальное снижение госрегулирования и налогов.
НА СНИМКАХ: Дмитрий БУТРИН ; Андрей НЕЧАЕВ.
Игорь ОГНЕВ
